«Чай в домашнем употреблении имеет особое значение против чая, употребляемого в заведениях. Москвитянки – страстные любительницы чая; у многих (разумеется, у людей достаточных) самовар не сходит со стола целый день...

Какие разнообразные, исполненные жизни, картины представляет чай, за которым собираются целые семейства родных, друзей и знакомых!..

Вообразите себе прекрасный летний вечер, сад, беседку, в которой посредине стола, окруженного чашками, а за теми беседующими стоит, как русский удалой мужик, шапку набок, разинув рот, как бы запевая: «Не белы-то снеги», светло вычищенный самовар величиной, примерно сказать, в ведро или более; клокочущая влага, наполняющая его, постепенно переходит в чайник, потом в чашки, из которых окончательно уже разливается по желудкам присутствующих; и вся эта картина, в довершение эффекта, освещается лучами заходящего солнца. Подобно этому, вообразите себе морозный зимний вечер, теплую хорошенькую комнату, любезную хозяйку дома, которая со всем радушием отогревает вас чаем, разумеется, если вы где-нибудь были и озябли, и, наконец, какое наслаждение, когда хорошенькая, миленькая ручка женщины разливает чай: не правда ли, что это прекрасно? Даже самый чай получает какую-то особенную прелесть; и теплота, наполняющая ваш желудок, сообщается всему вашему организму и располагает вас к неге, подобно той, о которой говорит Пушкин:

Где, в гареме наслаждаясь,
Дни проводит мусульман...

А какие полные жизни и разнообразия картины представляют глазам вашим внутренние и загородные гулянья Москвы! Луговины гулянья, покрытые или усеянные любителями чая, разбросанными на сотни кучек, истребляющими с особенным наслаждением китайскую траву и русскую воду... Раскинутые палатки, возле которых стоят изувеченные, в заплатах, на каких-то странных подпорках самовары необъятной величины, около которых хлопотливо бегают служители в пестрых и белых рубашках, спеша удовлетворить жажду каждого из посетителей их палаток...

Вы очень спокойно смотрите на эти часовые ресторации, на эти гигантские самовары, и, не увлекаясь любопытством заглянуть во внутренность палатки, где увеселяют почтеннейшую публику расстроенная шарманка и разбитый кларнет с бубном, вы идете далее; вы, как любитель чая, знаток, вы желаете пить его на открытом воздухе и созерцать окружающее вас; не успели вы пройти несколько шагов, как уже встречаете предложение занять свободное место, которое еще занято посетителями, подобными вам, и которое освободится еще не так скоро, как обещают вам. Но вот, наконец, вы завладели местом и самоваром, который едва было не перескочил на соседний стол, но ваша предусмотрительность успела предупредить это похищение, и он остался в вашем распоряжении. Но едва вы успели распорядиться и приступить к чаепитию, как вас озадачивают просьбой об уступке самовара другим посетителям, почему вы находите себя в необходимости умерить свое наслаждение и волей или неволей уступить место, а с ним вместе и самовар другим; и, с прискорбием смотря, как эти другие занимают ваше место и атакуют самовар, который, за несколько до того минут, принадлежал вам, вы даете себе обещание, что на следующий уже раз не станете пить чай в таком роде. Но лишь придет этот будущий раз – и все забыто; вы снова справляете годовщину, пьете чай; с вами повторяется та же история, что и прежде, и вы по-прежнему сердитесь и даете себе обещание не делать этого на следующий раз...

Москвичи определяют степень гостеприимства и расположения к себе по мере того, как их угостят чаем.

Если вы приглашаете к себе кого-нибудь в гости и по недогадливости или рассеянности не попотчеваете чаем, то, рекомендую вам, вас запишут в число не знающих приличий гостеприимства.

Вообразите себе встречу двух особ женского пола, с чрезвычайно любопытными и озабоченными физиономиями, в косыночках, кончики которых искусно сведены на самой маковке головы; дородные фигуры обеих женщин одеты в ситцевые платья; шея да и самая талия этих фигур драпирована шалевыми платками с пришивными каймами; в руках каждой из них на всякий случай по носовому платку.

– Ну что, матушка, как вас там приняли? – спрашивает одна другую.

– Чудесно, матушка, чудесно; как только пришла, не успела ввалиться, сейчас подали чай, и с сухарями, и с булками, отличный чай, насилу выкатилась...

Судя по подобному угощению, вы можете быть уверены, что люди, у которых была эта женщина, люди хорошие.

– Что же вы так скоро? – спрашивает одна другую.

– Да что, не стоит... наскучило... Сидела, сидела, инда пересохло в роту...

– Неужели вас и чаем не напоили?

– Нет!

– Ну, да известно, что... Люди так... пустые люди...

– Ну что, каково поживают ваши-то?

– Скупо, очень скупо. Была намедни... Ничего хорошего, а уж какой чай пьют – просто вода, голая вода...

– Куда ж теперь идешь?

– К Ивану Карповичу.

– Ну, как они поживают?

– Ну, об этих что и говорить, богатой рукой живут, всего по горло; прислуге житье какое: отсыпной чай выдают...

Привязанность к чаю не имеет границ. Так, например, самый последний бедняк скорее откажет себе в пище, в одежде, но никогда не лишит себя удовольствия попить чайку. Он работает нередко для того только, чтобы приобрести несколько копеек, которые он, по получении, тотчас же относит в мелочную лавку, за несколько золотников чая, чтоб отвести душу, как выражаются простолюдины. Что делать: страсть преобладает над всем прочим...

Впрочем, вся эта чаемания господствует не в одних только средних и торговых сословиях. Чай и в аристократии играет не менее важную роль. Встретить беседующих за русским самоваром в комфортабельной гостиной вовсе не редкость. Другое дело – чай на званых вечерах, чай подносный, если можно так выразиться; тут чай теряет уже свое достоинство в том смысле, что москвич любит раздолье...

Впрочем, такой предмет, как чай, может служить материалом для ботаники, медицины, статистики, истории, и, нет сомнения, что статья подобного рода может быть весьма дельной и полезной, но моя статья – немного более, чем шутка. Да здравствует чай!..

Н. Поляков. «Москвичи дома, в гостях и на улице. Рассказы из народного быта», 1858 год».